МЕЖРЕГИОНАЛЬНЫЙ ОБЩЕСТВЕННЫЙ ФОНД
СОДЕЙСТВИЯ СТРАТЕГИЧЕСКОЙ
БЕЗОПАСНОСТИ

История органов госбезопасности

Разведчики на покое
17.02.2021 · Воспоминания и мемуары
Разведчики на покое
Валерий Нечипоренко
журналист
Санкт-Петербург
341
Разведчики на покое
Рудольф Абель в здании суда в Бруклине © AP Photo

В брежневские времена в самом центре Москвы, на улице Кузнецкий мост, неподалеку от Лубянки, находилось известное своими высококачественными портретами фотоателье, которое возглавлял старый мастер Гесельберг. В этом заведении имелась особая дальняя комната, куда допускались только избранные посетители. Там регулярно собирались вышедшие в отставку советские разведчики, за плечами каждого из которых была яркая биография, естественно, строго засекреченная в ту пору. Пожалуй, единственным членом этого своеобразного «клуба чекистов», кого уже тогда хотя бы отчасти рассекретили, являлся Рудольф Абель, он же Вильям Фишер.

Его имя стало популярным после выхода фильма «Мертвый сезон», где он произносил с экрана вступительное слово.

Советские зрители впервые услышали о существовании практики «шпионского» обмена. Абель сам провел в американской тюрьме около пяти лет, и только в феврале 1962 года его обменяли на летчика Пауэрса.

Но в основу сценария фильма «Мертвый сезон» легли события из биографии другого нашего разведчика – Конона Молодого, работавшего в Великобритании под именем бизнесмена с канадским паспортом Гордона Лонсдейла.

Молодый был разоблачен, сидел в британской тюрьме, и его обменяли под Берлином на английского агента в апреле 1964 года. После возвращения в Советский Союз Молодый был отправлен «на заслуженный отдых», хотя ему едва перевалило за сорок.

Постоянный посетитель студии Гесельберга, он неохотно касался шумихи вокруг фильма «Мертвый сезон», но мог, например, рассказать, что в процессе съемок встречался с актером Банионисом, который пожал прототипу своего героя руку и воскликнул: «О, господи, вы совсем не похожи на разведчика!» На что сам Молодый ответил: «Будь я похож, толку от меня было бы немного»…

Вообще, об игре актера бывший нелегал отзывался с симпатией, считая, что они даже внешне похожи, но в самом фильме, по его оценке, «много наврали». Его слушатели-коллеги солидарно соглашались с этим.

Часто видели на Кузнецком мосту и бывшего генерал-майора госбезопасности Наума Эйтингона. Под именем «генерал Котов» он был когда-то резидентом советской разведки в Испании, организовывал диверсионные акции в тылу франкистских войск, руководил тайной отправкой в Москву испанского золотого запаса. Посетил он и Мексику, как ключевой участник операции «Утка», нацеленной на ликвидацию Троцкого. В годы войны Эйтингон, наряду с Судоплатовым, возглавлял легендарное 4-е управление НКВД, которое направляло всю разведывательно-диверсионную деятельность на оккупированных врагом территориях. Достаточно сказать, что из всех организаторов советской разведки только он и Судоплатов были награждены полководческим орденом Суворова.

Между прочим, именно Эйтингон руководил непосредственной подготовкой к выводу за рубеж Абеля.

Но в 1951 году генерала арестовали, затем, после смерти Сталина, выпустили, однако вскоре снова арестовали, уже как «пособника Берии». Освободили лишь в 1964 году, после чего Эйтингон устроился на спокойную должность редактора в издательстве «Международная книга».

Заглядывал в заднюю комнатку студии на Кузнецком мосту и другой генерал в отставке – Виктор Ильин. В свое время он занимал в НКВД должность начальника 3-го отдела секретно-политического управления, ведавшего работой с творческой интеллигенцией. Еще до войны поддерживал знакомство с прославленными композиторами, артистами, писателями, в том числе Толстым, Фединым, Симоновым.

На связи с Ильиным находился Демьянов («Гейне») – главный фигурант стратегической радиоигры «Монастырь», которую наша разведка успешно вела в военный период против Абвера. Однако из-за неосторожного совета, который Ильин дал бывшему сослуживцу, разведчика в 1943 году арестовали, и он просидел за решеткой полных девять лет, скорее, как «жертва Берии». Затем мыкался в провинции, не имея своего угла, работал бригадиром грузчиков в Рязани и только после смерти Сталина смог вернуться в Москву. Уже после расстрела Берии добился реабилитации, льгот, установленных для сотрудников госбезопасности, восстановил прежние контакты.

В 1956 году оказался вакантным административный пост секретаря по организационным вопросам московского отделения Союза писателей СССР. Когда Ильину, имевшему наработанные ранее связи со многими членами этой организации, лично знавшему осведомителей из культурной среды, предложили занять свободное кресло, он согласился без колебаний. Следует только заметить, что «сватали» его не по каналам КГБ, а по линии отдела культуры ЦК партии, отдела, который курировал работу с творческими союзами и нуждался в информации «изнутри».

Располагая широкими связями, Ильин помогал бывшим соратникам, вышвырнутым системой на обочину жизни.

А таковых было немало, к примеру, отставной генерал-лейтенант Фитин, который возглавлял в годы войны внешнюю разведку. Агенты Фитина добыли, в частности, план германского командования по Курской дуге, сведения о сепаратных переговорах американцев с нацистами в Швейцарии… После войны Фитин сделал многое по части ядерной проблемы.

По мнению современных экспертов, именно при нем советская разведка за рубежом действовала наиболее эффективно. Но затем генерал оказался в опале: сначала его перевели в глубинку, а затем уволили из органов, оставив при этом без пенсии. После долгих мытарств, благодаря протекции друзей, он возглавил фотокомбинат Союза советских обществ дружбы.

Нередко появлялся на Кузнецком мосту и отставной генерал-лейтенант НКВД Леонид Райхман, женатый в прошлом на знаменитой балерине Ольге Лепешинской. Когда в 1951 году Райхмана арестовали, Лепешинская сумела вызволить его, обратившись к Берии. Но, обретя свободу, Райхман не вернулся к жене, объясняя друзьям, что не хотел создавать для нее излишних проблем.

Приходил проведать старых товарищей и Павел Судоплатов, бывший генерал-лейтенант, один из организаторов советской разведки, имя которого пользовалось особым уважением среди людей, причастных к тайнам «незримого фронта». Еще до войны он неоднократно выезжал в качестве нелегала в Финляндию, Германию, Нидерланды, Францию, Испанию. В 1938 году ликвидировал в Роттердаме лидера организации украинских националистов (ОУН) Коновальца.

Затем проводил ту самую операцию «Утка», в которой участвовал и Эйтингон.

С первых дней войны Судоплатов готовил секретный план мероприятий на случай захвата немцами Москвы. В дальнейшем он, как руководитель 4-го управления НКВД, защищал кавказские нефтепромыслы, участвовал в стратегических радиоиграх с Абвером и гестапо, курировал деятельность партизанских отрядов, добывал атомные секреты… Он был удостоен многих правительственных наград и поощрений, его ставили в пример, называли образцом инициативного руководителя разведки.

Но в августе 1953-го Судоплатов был арестован, как «пособник Берии», и отсидел, согласно приговору, все 15 лет.

Нет возможности перечислить всех отставных разведчиков, даже в генеральском и полковничьем звании, кто периодически посещал заднюю комнату фотоателье Гесельберга, кстати говоря, тоже бывшего тайного агента.

Заглядывали на огонек и более молодые, еще служившие сотрудники Лубянки, чтобы послушать откровения старших товарищей и пропустить вместе с ним по рюмочке-другой.

Иной раз тесноватое помещение задней комнаты набивалось до отказа. Рассаживались вокруг стола с нехитрой закуской, поднимали стопки и пускались в воспоминания о былом, никогда, впрочем, не переходя незримой «красной черты». И все же их беседы не предназначались для посторонних ушей.

Некоторые отставники, в особенности Эйтингон и Райхман, желчно критиковали брежневское руководство, советскую экономическую модель, сомнительные нравы, утвердившиеся в родной конторе.

Абель убеждал своих товарищей, что еще полон сил и способен приносить немалую пользу разведке, а его превратили в музейный экспонат! Как-то раз он признался, что тогда, в Америке, мог бы избежать ареста. Он уже знал, что ФБР идет по следу. Но на явочной квартире в Бруклине были спрятаны 30 тысяч долларов, которые числились за ним. Абель опасался, что если деньги пропадут, то в Центре найдется кто-нибудь, кто обвинит его, Абеля, в присвоении этой суммы, поставит под сомнение его честное имя. Рискованный визит, как и следовало ожидать, закончился арестом.

Свои обиды высказывал и Молодый. Фактически он «погорел» из-за ошибки Центра, который связал его с «засвеченным» агентом. Поведал Молодый и о том, что родное ведомство через юристов отсудило у английской стороны те средства в валюте, которые он как предприниматель Гордон Лонсдейл честно заработал в Великобритании. Между прочим, это сумма со многими нулями. Нет, он лично не имел претензий, и вообще деньги зарабатывались им для финансирования резидентуры, но могли же его хотя бы поблагодарить за этот весьма весомый вклад.

Еще одной больной темой, которая часто поднималась в этой комнатке, была реабилитация. Нет слов, Абелю и Молодому пришлось хлебнуть лиха, но все же они сидели в «чужой» тюрьме, что как бы «предусматривалось» профессией разведчика-нелегала. А каково было тем, кто сидел в «своей», советской тюрьме, да еще и по ложным обвинениям? Хорошо еще, что некоторых реабилитировали. Ильину, например, вернули награды, звание и назначили генеральскую пенсию. А вот с Судоплатова и Эйтингона вина не снята по-прежнему, на все свои прошения они получают отписки. Однажды Эйтингон предложил обратиться за помощью к Долорес Ибаррури, которую он хорошо знал, с тем, чтобы она замолвила за них словечко перед Андроповым. Тот, в принципе, не возражал, и, казалось, телега сдвинулась с места. Но неожиданно заартачился Суслов, и дело снова застопорилось.

…Арест Берии 26 июня 1953 года стал крахом карьеры для многих его сотрудников. Только по линии МГБ – МВД было отправлено в отставку и лишено воинских званий около ста генералов и полковников.

Многие отставные разведчики, особенно из числа тех, кто попал под определение «человек Берии», были жестко отлучены от «конторы», службе в которой они отдали лучшие свои годы, и остались без внятной жизненной перспективы, а самые невезучие еще и без пенсии и жилья.

В этих условиях, чтобы вновь обрести под ногами твердую почву, иметь хоть какой-то гарантированный источник регулярных заработков, некоторые занялись литературным трудом.

По логике вещей, каждый из бывших нелегалов, объездивших полмира, мог бы подготовить столь яркую книгу мемуаров, что та пошла бы нарасхват. Но в тот исторический период об издании подобных рукописей не приходилось и мечтать, особенно тем, кто был уволен из органов «за политические ошибки». Реальным источником литературных гонораров могли стать, в частности, заказы на переводы книг, квалифицированную обработку рукописей авторов «от станка», редактирование, рецензирование...

Но чтобы получить заказы такого рода, требовалась чья-либо протекция.

Об Ильине, который помогал бывшим коллегам, уже говорилось выше. Еще одним фигурантом, который нередко выручал попавших в стесненные обстоятельства отставных «бойцов невидимого фронта», был потомственный разведчик Норман Михайлович Бородин.

О нем стоит рассказать подробнее.

В органы госбезопасности Бородин пришел в 1930 году, 19-летним юношей. Работал нелегалом в Норвегии, Германии, Франции и США. В начале пятидесятых, после ареста и вынужденной отставки, находился какое-то время в фактической ссылке в Караганде, затем ему разрешили вернуться в Москву. В столице он работал в «Литературной газете», в Агентстве печати «Новости» (АПН), а также в аппарате Союза писателей СССР. Был близко знаком со многими известными литераторами, в частности с Юлианом Семеновым.

Однажды Бородин поведал плодовитому писателю удивительный эпизод из своей работы в Южной Франции, где в годы войны правил так называемый вишистский режим, сотрудничавший с нацистами. В тихом кафе одного городка, расположенного вблизи Средиземного моря, ему организовали встречу с его женой Татьяной. А далее все происходило ровно так, как позднее описал Юлиан Семенов в своем бестселлере «Семнадцать мгновений весны». Речь идет о встрече Штирлица с женой в кафе «Элефант», встрече, которую часть сегодняшних зрителей трактует как красивую, но полностью вымышленную историю. Собственно, это и встречей-то назвать трудно: персонажи сидят за разными столиками и только обмениваются мимолетными взглядами, не имея возможности перекинуться хотя бы словечком – таковы правила конспирации. Уже через считаные минуты жену Штирлица уводят ее спутники, и наш разведчик снова остается один на один с подстерегающими его опасностями.

Неужели ради этих нескольких мгновений имело смысл затевать сложную операцию, пересекать линию фронта, рискуя в любой момент оказаться в поле зрения германских спецслужб? Самому Семенову эта история поначалу тоже показалась весьма странной. Однако Норман Михайлович объяснил, что у разведчиков существует собственная шкала ценностей. Организация подобной встречи, сопряженная с множеством трудностей, – это своего рода сигнал агенту о том, что его помнят и ждут, что его ценят и надеются на него и что ни он, ни его семья не останутся без помощи в случае беды. По словам Бородина, сам он, пережив это «чудное мгновенье», ощутил огромный прилив душевных сил, преисполнился чувства оптимизма. Характерно, что режиссер Татьяна Лиознова, которая по ходу съемок телесериала то и дело спорила с писателем, сцену встречи Штирлица с женой одобрила безоговорочно. И не случайно многие завсегдатаи фотоателье на Кузнецком мосту, лично прошедшие школу нелегальной работы за рубежом, называли эти кадры самыми сильными во всей картине.

Вообще, знакомство Семенова с Бородиным много дало писателю в творческом плане. По одной из версий, литератор позаимствовал для образа Штирлица некоторые черты Бородина – его выдержку, немногословность, обаяние. Кстати говоря, именно Бородин подвигнул еще никому не известных братьев Вайнеров к написанию детективов.

– Однажды он нам сказал: «Дураки, вместо того, чтобы сидеть в компаниях и по пьянке травить нескончаемые истории, вы лучше расскажите их друг другу, запишите и печатайте детективные романы», – вспоминал позднее Георгий Вайнер.

О том, как выживали отставные разведчики, прошедшие через жернова системы, наглядно свидетельствует пример бывшего генерал-лейтенанта Павла Судоплатова. Его арестовали 21 августа 1953 года, в ходе второй волны чистки органов госбезопасности от «пособников предателя Берии». По правде говоря, назвать Судоплатова «человеком Берии» можно было лишь с известной натяжкой. Свою славу умелого организатора диверсионных акций он приобрел задолго до знакомства со «злодеем».

Тем не менее отсидел от звонка до звонка пятнадцать лет и вышел на свободу 21 августа 1968 года, в тот день, когда внимание всего мира было приковано к событиям вокруг Чехословакии, вышел инвалидом: ослеп на один глаз, перенес три инфаркта, появились боли в позвоночнике.

Вдобавок его лишили воинского звания, наград и всех льгот, права на достойную пенсию.

Однако нужно было как-то жить дальше.

Среди тех, кто пришел поздравить недавнего узника с возвращением, были его старые сотрудники, тоже хлебнувшие немало лиха, – Виктор Ильин, Раиса Соболь, Зоя Рыбкина… Все трое, ссылаясь на свой собственный опыт, советовали Судоплатову взяться за перо. Ильин обещал устроить ему переводы с немецкого, украинского и польского по договорам с издательством «Детская литература». Судоплатов не без удивления узнал, что Раиса Соболь, занимавшаяся в годы войны организацией партизанских отрядов, а также подготовкой разведчиков и радистов, удостоенная за это многих правительственных наград, добилась широкой известности среди читателей под псевдонимом Ирина Гуро. Один из ее лучших романов – «Дорога на Рюбецаль» – получил премию имени Николая Островского. (Кстати говоря, еще до войны она отсидела в тюрьме три года по доносу собственного мужа, а затем была освобождена по распоряжению все того же Берии.)

Раиса сообщила, что издательство политической литературы приступило к выпуску книг серии «Пламенные революционеры», и предложила Судоплатову работать в соавторстве. Зоя Рыбкина тоже стала писательницей, выпуская книги для детей под своей девичьей фамилией – Воскресенская. Разумеется, ему тоже нужно взять литературный псевдоним, но какой?

В НКВД у Судоплатова было кодовое имя «Андрей», сына звали Анатолий. Так в Москве появился начинающий литератор Анатолий Андреев. В содружестве с Ириной Гуро он написал три книги, в том числе «Горизонты» – о Станиславе Косиоре, одном из лидеров довоенной Советской Украины (книга выдержала несколько изданий), и «Конь мой бежит…» – о старом революционере Курнатовском. С учетом же переводных изданий Анатолий Андреев выпустил четырнадцать книг. Появлялись и его статьи о партизанском движении в годы войны.

А еще через некоторое время он получил право на «писательскую» пенсию – 130 рублей в месяц. Тогда это была самая высокая гражданская пенсия в стране. Гонорары же за книги и переводы служили хорошим подспорьем к ней.

…Время между тем шло, и отставные разведчики – завсегдатаи фотоателье на Кузнецком мосту один за другим уходили из жизни. Летом 1970 года Конон Трофимович Молодый отправился с семьей за грибами. Внезапно ему стало плохо, и он скончался от острого сердечного приступа в подмосковном лесу на руках родных в возрасте 48 лет. Затем ушли из жизни Абель, Фитин, руководитель студии Гесельберг…

В 1980 году проводилась реконструкция улицы Кузнецкий мост, и здание фотоателье пошло под снос. Рухнули старые стены, которые слышали столько тайн и загадочных историй, что их хватило бы не на один бестселлер. В 1981 году умер Эйтингон, так и не дождавшись восстановления своих прав. Его реабилитировали через десять лет. Тогда же реабилитировали и Судоплатова. (Справедливости ради надо отметить, что некоторые современные историки считают его реабилитацию неправомерной.) Старый разведчик еще нашел в себе силы для написания мемуаров.

В его последней книге «Спецоперации. Лубянка и Кремль. 1930–1950 годы» есть крохотный эпизод, посвященный встречам в студии на Кузнецком мосту. Но этой книги автор уже не увидел. Он скончался за полгода до ее выхода, в 1996-м, на 90-м году жизни.

Как видим, на долю многих известных ныне «бойцов незримого фронта» выпала тревожная, далекая от идиллии, неспокойная старость. Тем не менее к ним в полной мере можно отнести слова, сказанные одним из тех, кто был близок к легендарным личностям советской разведки:

«Это были люди долга и дисциплины, далекие от поиска личной выгоды. Можно по-разному оценивать их дела и убеждения, но нарушить присягу, стать клятвопреступником, – для них было хуже смерти».

Комментарии 0