К любому общественно-экономическому укладу надо адаптироваться. На это требуются долгие годы. Опыт Советского Союза показал, что и 73-х лет мало, чтобы все части страны почувствовали, что они стали единым монолитным государством и способны выдержать любое давление извне (или изнутри) на протяжение многих лет. Большое видится на расстоянии. Прошло почти 25 лет после «бархатной» революции. Союз перестал существовать, разделившись на 15 суверенных государств, и, вероятно, можно ответить на вопрос, что в действительности тогда произошло: геополитическая катастрофа или крушение империи, в необходимости которой в формате того периода больше не было нужды? Возможно, есть и другие причины, о которых мы не знаем, или знаем, но молчим? Может быть, у нас мало фактов или мы просто еще не «доросли» до понимания, что произошло на стыке 1980−1990 годов? Может, мы действительно живем в стране с непредсказуемым прошлым? Каким же тогда будет наше будущее?
Есть очень простые ответы на эти вопросы — собрать весь негатив (репрессии, насильственное переселение народов, бюрократизм, жесткая централизация власти, культ Сталина, «застой» и прочее) и объявить, что всё это в комплексе и сыграло роковую роль в гибели союзного государства. По телевидению даже сейчас об этом вещают «говорящие» головы, используя однообразный, скудный и скучный набор аргументов. В массе своей люди их уже не слушают — надоело. Слишком всё однобоко. Как флюс. В конце концов есть и другая часть истории страны — экономический Ренессанс, освоение космоса, великая Победа, поголовное образование, бесплатная медицина, полная трудоустроенность населения всех республик — этот список можно продолжать долго. Положи на чашу весов плюсы и минусы, перевес будет, конечно, на стороне плюсов. Причем подавляющий.
Но что с того? Как бы мы ни относились к СССР, любили или ненавидели, этой страны уже около четверти века нет. И не будет. И, возможно, в текущее время надо адаптироваться к новой России, чтобы в будущем в пользу какого-нибудь «четвертого» (пятого или шестого) технологического уклада" не слить вместе с новой идеологией Россию, как когда-то коммунизм вместе с Советским Союзом?
Говорят, что мы построили «общество спектакля», где всё ложь, манипуляции, глум и издевательство над народом. Недавно информационное агентство «Левада-Центр» сообщило что по последним опросам 54 процента населения России хотело бы жить в СССР. Больше половины. Как к этому относиться? На мой взгляд, никак. Я вообще не понимаю, зачем нужны эти опросы? Для кого они проводятся? Что, собственно, следует из того, что большинство граждан говорит, что в Советском Союзе жилось лучше, чем в современной России? Эти же люди в своё время равнодушно, скрестив на груди руки, наблюдали, как рушится страна, разваливаясь на кровавые куски, как в разных уголках «необъятной Родины» вспыхивали гражданские, замешанные на махровом национализме войны (Карабах, Приднестровье), как вырезали турок-месхетов (Фергана), как гнали русских и русскоговорящих из Киргизии, Туркмении, Прибалтики. И когда красный, как напившийся крови клоп, Ельцин забрался на танк и сообщил о своей победе, все аплодировали. Странное дело, люди громили свою страну, чтобы на её руинах построить другое общество, о котором никто ничего не знал, но был уверен, что оно будет лучше.
Но главное, на мой взгляд, всё-таки лежит в другой плоскости.
Социальное расслоение
Речь идет об оценочных суждениях самого советского человека в период позднего Брежнева и гуттаперчевого Горбачева. «Гомо-советикус» ругал первого и поначалу поддерживал второго. И был прав — обществу на самом деле нужны были перемены, но делать для этого что-либо он не только не хотел, но и не мог. К тому времени общество уже разделилось на верхи и низы, и любые реформы могли быть осуществимы, если бы они исходили из Кремля. Речь идет о социально-политическом расслоении сначала в партии и других ветвях власти, а потом между властными институтами и народом. Новый партноменклатурный класс обладал материальными благами и привилегиями, которые массам даже не снились. Но советский человек тогда был уже другим — он судил обо всём как собственным умом, так и с экскурсом в классическую литературу, с которой знакомился в школе или в вузе. То есть манипуляции был подвергнут образованный человек, в мировосприятии которого формировался комплекс претензий к власти: чем дальше верхи отходили от идеологии коммунизма, чем больше прав и привилегий было у власти, тем слабее были связующие скрепы. В годы «похорон на лафетах» между советским человеком и властью была уже пропасть, на которой начал спекулятивную политику Горбачев и чуть позже Ельцин. Реформы в партии обернулись банальной борьбой за власть. Осмеянные народом в период «полусухого закона» и тотального дефицита, нововведения Горбачева были поддержаны всё той же партхозноменклатурой, которая вытягивалась в струнку и щелкала каблуками при виде любого директивы из ЦК.
Сейчас многие пишут об СССР едва ли не как о земном рае — оценка, мягко говоря, с лихвой преувеличенная. Люди, которые хоть часть сознательной жизни прожили в то время, думают иначе. При впечатляющих результатах экономического подъёма, который имел место вопреки дворцовым переворотам и склокам во власти от Хрущева до Горбачева, революционных изменений в сознание масс всё-таки не произошло. К концу 1970-х энтузиазм даже у ортодоксов «развитого социализма» сменился унынием и скепсисом. Элита, вещавшая с трибун о «пути к коммунизму», провалилась в тривиальный конформизм, а низы тяготели к идеологии «разумной достаточности». Две части общества замкнулись в себе: верхи с головой ушли в потребление, переключившись на жизнь «новых советских баронов», а все остальные ограничивались тем, что было в открытом доступе.
«Чей туфля? Моё!»
«Туфля» действительно принадлежала герою знаменитой комедии Гайдая, а к её подошве приклеилась десятирублевая купюра — таким искусным путем он украл деньги у своих подельников. Примерно так же в начале 1990-х дело обстояло с собственностью. Заводы, фабрики, железные дороги, нефтяные месторождения и другие активы — всё уже давно было отстроено и приносило прибыль, оставалось только к кому-то это приклеить. И начались так называемы залоговые аукционы, где почти с молотка, быстро и по низким, словно краденые вещи, ценам продавались промышленные гиганты советской индустрии. Советский человек, тогда уже бывший, но ментально всё тот же, наблюдал за всем этим, как зачарованный зритель. Ну, а что он мог предпринять? За несколько лет до торгов прошел Всесоюзный референдум, на котором большинство народа проголосовало за сохранение СССР, но мог ли он тогда знать, что воля народа — ничто, и окончательное решение за теми, кому тем же народом делегирована власть? К тому же собственность в Советском Союзе, несмотря на соответствующую статью в Конституции, никогда ему не принадлежала — возможно, поэтому он так легко распрощался с ней? Самым безапелляционным образом «слуги народа» продали за бесценок «Норильский никель», «Уралмаш», Красноярские алюминиевые заводы, зато не тронули его дачу, полученную у Садово-огородного товарищества.
Да и что это за невидаль такая — общенародная собственность? Если собственность принадлежит всем, значит она не принадлежит никому. Так думали тогда едва ли не все. Как в мультфильме «Трое из Простоквашино»: «Дом свободный. Живите кто хотите». Это в шутку, а если всерьёз, то свято место пусто не бывает, его всегда занимают мошенники и воры, у которых от дурного запаха денег усиливается кровоток в область головного мозга и укрепляется бицепс.
Одновременно с грабительской приватизацией они изменили и Основной закон, где собственность из общенародной стала частной. Ах, нет, там есть и другие эпитеты: «государственная», «муниципальная», «кооперативная», но это ведь из той же корзины. Как в годы партократии, которая, в первую очередь, приватизировала власть, а присвоить собственность и «приклеить» её своим (как червонец у героя Георгия Вицина) было делом техники. Народ при этом всегда играет роль «Великого молчуна», долго (очень долго) пытается сообразить, в каком месте его обманут, и когда наконец поймет, ударит кулаком по столу, обложит всех отборным матом, поезд, увы, уже ушел и весело мигает ему малиновыми фарами последнего вагона.
Глаза боятся, а руки… берут
Никакая революция, никакие самые благие реформы не достигнут целей, пока общество не приступит к революции сознания, пока будет вести по отношению к культуре и образованию политику по остаточному принципу. Надо менять приоритеты. Культуру и науку надо приравнять к экономике, уделять ей максимум внимания, не скупиться, не пускать её на самотёк, воспитывать патриотизм и гражданственность со школьной скамьи.
Общество опутали раковые метастазы воровства, взяточничества и коррупции. Взятки берут практически все, в том числе и те, кто не истратит полученных денег и за девять жизней. Это уже не только преступление, но еще и болезнь — болезнь дрожащих рук и жадных глаз. Преступников почти ежедневно ловят, выносят суровые наказания, отправляют в исправительно-трудовые лагеря, а болезнь, ставшая в нашей стране эпидемией, не лечится. И так может продолжаться до бесконечности, до поры, пока мы не обратим самое пристальное внимание на матрицу сознания, в путанной системе которой сокрыто зерно всех наших пробле
